В созвездии трапеции [сборник] - Страница 43

«Если русский профессор Холмский не симулирует потерю памяти, а действительно лишился рассудка, никто в мире не узнает, значит, что же произошло в Цюрихском центре ядерных исследований. Возобновлять в подобных обстоятельствах этот эксперимент могут только самоубийцы».

А известный физик Джордж Кросс совсем другого мнения. Он не сомневается, что Холмский лишь симулирует сумасшествие, и потому всё, что произошло в Цюрихе, хорошо известно русским. Они, однако, готовы, видимо, послать на явную смерть других своих ученых, которые примут участие в продолжении этого рокового эксперимента, лишь бы только скрыть от мировой общественности тайну, которой владеют. И кто знает, может быть, в недалеком будущем тайна эта даст им возможность неограниченно господствовать над миром…»

— Бред!.. — шепчет Холмский, с яростью выключая приемник. — Чистейший бред сумасшедших!

Но теперь он теряет способность мыслить связно:

«Неужели мы согласились? Нет, это провокация! И почему обязательно «самоубийцы»?.. Там была ошибка… Да, да, была какая-то ошибка! Кто-то ведь предупреждал… Уилкинсон, кажется… И я… Да, я тоже сделал какие-то расчеты, хорошо помню это… И предупредил их. «Самоубийцы»!.. А может быть, и в самом деле? Но нужно же что-то делать… Поговорить… Да, обязательно поговорить с Олегом!»

И он торопливо набирает номер служебного телефона Урусова.

— Это ты, Олег? Мне очень нужно поговорить с тобой. Как себя чувствую? Отлично. Почему не поздоровался?.. Забыл. Ты же знаешь, что я забыл и нечто гораздо более серьезное. Ну, так как же, могу я к тебе приехать? Пришлешь машину? Спасибо. Я жду!

За время болезни Холмского его друг академик Урусов держал себя с ним, как с больным, избегая разговора не только о катастрофе, происшедшей в Цюрихе, но и вообще о науке. А на вопросы Михаила Николаевича отшучивался, уверял, что они еще успеют наговориться на эту тему. И, сколько бы ни убеждал его Холмский, что он все равно не может не думать об этом, Урусов упорно уходил от острой темы. Но теперь-то ему не отвертеться! Михаил Николаевич потребует от него ответа на все вопросы.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

— Все знаешь, значит? — притворно улыбаясь, говорит академик Урусов, выслушав Холмского. — Ну и очень хорошо. Плохо только, что источник твоей информации не слишком надежный.

— Спасибо и такому! А то вообще бы ничего не знал. И как же это вы согласились на предложение американцев, не дождавшись, пока я.

— А мы и не согласились пока, — перебивает его Олег Сергеевич. — Туда, правда, посланы Азбукин, Орешкин и Жислин, но лишь для того, чтобы на месте разобраться во всем.

— Ну, а я? Совсем, значит, уже не нужен?

— Тебе нужно еще немного отдохнуть, набраться сил, а как только…

— Ну что вы все в постель меня укладываете! — злится Холмский. — Я ведь совершенно здоров. Доктор Гринберг шампанское со мной распивает. Я уже свободно читаю любую книгу по физике. Вчера прослушал по радио беседу об «унитарной симметрии» и, знаешь, вспомнил вдруг тот самый афоризм Будды, над которым мы с тобой так смеялись… Ах, ты его уже не помнишь! Ну так я напомню его тебе. «Вот вам, о монахи, та благородная истина, которая…» А далее обращенные к этим монахам восемь заповедей. Как раз столько, сколько мезонов в псевдоскалярном октете.

Урусов хорошо понимает, что Холмский специально демонстрирует ему свою память и характерный юмор физиков, но делает вид, что это его не удивляет.

— А сегодня, — продолжает Холмский, — в журнале «Успехи физических наук» прочел твою статью…

— О кварках? — спрашивает Урусов.

— Да, о кварках. Ты, значит, не допускаешь, что они могли бы быть наиболее элементарными из всех известных нам физических объектов?

— Я вообще считаю, что гипотеза кварков в том виде, в каком она находится сейчас, лишь очень примитивно отражает какие-то фундаментальные и пока непонятные нам закономерности ультрамалых масштабов материи. К тому же многочисленные попытки экспериментаторов обнаружить кварки не увенчались успехом.

— Однако многим ученым они все еще представляются простейшими, объектами унитарной симметрии. Как из нуклонов можно построить любые атомные ядра, так и из кварков легко конструируются все сильно взаимодействующие частицы.

— А как же быть со слабо взаимодействующими частицами? Такими, как мюоны, электроны и нейтрино. Уж их-то из кварков никак не соорудишь. В общем, для меня кварки остаются пока гипотетическими объектами. Ну, а что думали об этом твои цюрихские коллеги?

— Разное… — рассеянно отвечает Холмский и умолкает, энергично массируя ладонью лоб.

А когда Урусов уже решает, что он устал от такого трудного для него разговора, Михаил Николаевич продолжает:

— Доктор Роджер, например, считал, что в области ультрамалых пространственно-временных масштабов само понятие частицы несостоятельно…

— Потому, что энергия, связанная с взаимодействием частиц, окажется в этом случае намного больше энергии, которая соответствует их массе покоя? — живо перебивает Холмского Урусов. — Согласен с доктором Роджером, все это действительно так. Ну, а если отказаться от понятия частицы, разрушатся ведь все основы математического аппарата современной теории поля. Как же быть с этим?

— Придется как-то примириться, — улыбается Холмский, очень довольный, что почти без затруднений беседует с Урусовым на столь сложную тему. — Кто-то из моих цюрихских коллег… Не могу вот только вспомнить— кто? утверждал, что в изображаемой нами картине микромира возникают и исчезают не только поля и частицы, но не остаются нейтральными и пространство и время. Он не сомневался, что в глубинах микромира пространство и время вовсе не подмостки, на которых частицы-актеры разыгрывают свои роли. Они и сами являются действующими лицами.