В созвездии трапеции [сборник] - Страница 37

— Нет, доктор, — торжествующе улыбается Холмский. — Физику-то я, оказывается, лучше вас знаю, хоть и сумасшедший. Сигма-минус-гиперон и антисигма-минус-гиперон — это частицы-антиподы, так сказать, с одинаковой массой — 2340,6, а сигма-плюс-гиперон и анти-сигма-плюс-гиперон — антиподы с массой 2327,7.

— Ну все! — решительно поднимает руки вверх доктор Гринберг. — Конец экспертизе — экспериментатор посрамлен. Евгения Антоновна, какой там у вас латентный период реакции?

— В среднем около половины секунды, — торопливо отвечает счастливая Евгения, пряча хронометр в футляр. — Да я ведь просто не успевала…

— Ну да, вы же привыкли к медлительности мышления ваших подопечных, — смеется Александр Львович. — А я отказываюсь от «второго предъявления».

— А что это значит, доктор, — «второе предъявление»? — настораживается Холмский.

— Это значит, что на те же слова вы должны были бы отвечать мне уже другими, не повторяться.

— А может быть, все-таки попробуем? — умоляюще смотрит на доктора Гринберга Холмский. — Что там у вас было первое — «отец»? Ну так тогда — «сын». Правильно?

— Да, можно и так. Теперь ведь не обязательно противоположное значение, а лишь близкое по смыслу. Осень.

— Зима.

— Вальс.

— Танго.

— Республика.

— Федерация.

— Электрон.

— Лептон.

— Кси-частица.

— Гиперон. Это слово я употребляю не потому, что не нашел другого, — заметно беспокоится Холмский. — А потому, что кси, сигма- и ламбда-частицы относятся по классификации к группе гиперонов.

— Ну, дорогой мой профессор Холмский, я могу лишь позавидовать вашей реакции. Даже признаюсь вам по секрету: попробовал я как-то проделать над собой такой же эксперимент, и, поверите ли, латентный период реакции оказался у меня не выше, чем у некоторых не совсем, правда, безнадежно больных нашей клиники. Вы только, пожалуйста, никому этого не рассказывайте. Ну, а мне пора… Нет, нет, Женечка, вы меня не провожайте! Я тут у вас свой человек.

Но Евгения Антоновна все-таки идет за ним. И тогда он сердито шепчет ей:

— Неужели вы не понимаете, что у него опять начнутся сомнения, если мы будем тут с вами шушукаться?.. Обо всем — завтра.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Евгения Антоновна, однако, не в силах ждать до завтра и заходит к доктору Гринбергу в тот же день, перед тем, как идти на ночное дежурство в клинику. Александр Львович необычно хмур. Он рассеянно здоровается с нею, будто не помнит, что виделись уже.

— Ну и мерзавцы! — сокрушенно качает он головой. — Никто из них еще не знает, что они такое там открыли, а уже… Вот бы кого нужно в психиатрические клиники! Мышление типичных шизофреников! Как тут не вспомнить психоаналитика неофрейдистской школы Фромма? Он пришел ведь к выводу, что большинство, если не все люди, в буржуазном обществе в той или иной степени являются психопатами. Да вы присаживайтесь, пожалуйста! Ах, вы спешите на дежурство? Ну, все равно, присядьте, стоя я не буду с вами разговаривать.

И он почти насильно усаживает ее на диван, а сам короткими шажками нервно ходит по комнате.

— Только что послушал передачу о замыслах некоторых заокеанских генералов, — кивает он на радиоприемник. — Нас, привыкших иметь дело с сумасшедшими, казалось бы, ничем не удивишь, но я удивляюсь. Они говорят уже о новой бомбе!.. Бомбе с начинкой из антипространства… Чушь! А вы что смотрите на меня такими скорбными глазами?..

— Александр Львович, вы же знаете, зачем я к вам пришла…

— Нет, не знаю. По поводу мужа? Так вы же сами психиатр, и не рядовой, а кандидат наук. Разве вам не ясно, что все идет лучше, чем можно было ожидать? Память его…

Но тут он замечает слезы на глазах Холмской.

— Это еще что такое?

— Вы так его обнадежили, Александр Львович, что он сразу же, как только вы ушли, схватил какую-то свою книжку по физике…

— А зачем вы дали ее ему? Разве не знаете, что его слишком возбужденный мозг нельзя перегружать?

— Я не успела… Когда я вошла к нему, он уже швырнул книгу на пол и бросился на диван. Значит, снова катастрофа? Снова он потерял веру в себя?

— Вы только не расклеивайтесь, Женечка, — неожиданно ласковым голосом произнес Александр Львович. — Конечно же он еще не совсем здоров, и лечить мы его будем теперь так же, как когда-то артиста Заречного. Помните, после автомобильной аварии он начисто забыл все слова своих ролей, которые так блестяще играл много лет?

— А вы зайдете к Михаилу?

— Зачем? Чтобы он еще больше переполошился? Он ведь только и ждет теперь моего прихода. Не сомневается, конечно: если что-нибудь серьезное, то вы непременно за мной. А я не хочу оправдывать его предположений. И вы делайте вид, что ничего серьезного не произошло. Надеюсь, вы при нем…

— Конечно же, Александр Львович! Дома я даже смеялась над ним. Это тут вот у вас, старого моего учителя, раскисла…

— Ну, не такого уж и старого, положим… — смеется доктор Гринберг. — Но не это сейчас нужно уточнять. Вы мне скажите лучше, в каком фильме снимается ваша Лена? Из жизни физиков-атомников, если мне не изменяет память?

— Вам не изменяет память, Александр Львович. Но какое это имеет отношение к Михаилу?

— Хочу попробовать один эксперимент, но пока не скажу, какой. Мне нужно сначала почитать кое-какие книги по физике.

— По физике?

— А что вы удивляетесь? Для того чтобы лечить вашего мужа, нужно знать и это. И вообще, к вашему сведению, без современной физики с ее «безумными» идеями нельзя познать психологию нашего века. Подумайте-ка над этим во время вашего ночного дежурства. А Леночка пусть обязательно ко мне зайдет.