В созвездии трапеции [сборник] - Страница 14

— А поэзии так, значит, и не было? — улыбается в темноте Галина.

Алексей молчит некоторое время, задумчиво глядя в небо, потом продолжает уже серьезно:

— Была и поэзия. Влюбился в хорошую, умную девушку. Надеялся на взаимность, а она полюбила другого. Бывает и так… Очень это меня потрясло — уж слишком неожиданным оказалось. Заболел даже. А потом долго находился в состоянии какой-то апатии. Нет, не думайте, что возненавидел женщин, просто стал равнодушным ко всему, кроме науки.

— Ну, а теперь?

— Теперь выздоровел, кажется. Время сделало свое дело. Считаю даже, что все это было для меня хорошей наукой. Вот и выложил вам все, как на духу. Теперь ваша очередь исповедоваться.

— Ну что же, — вздыхает Галина. — Поведаю и я историю своей жизни. Примите ж исповедь мою, себя на суд вам отдаю…

Но ей так и не пришлось в ту ночь ничего поведать. Из аппаратной неожиданно выбегает Рогов и кричит каким-то неестественным, хриплым голосом:

— Алексей Дмитриевич, сюда, скорее! Прием прекратился!..

— Откуда вы здесь, Сережа? — удивляется Костров.

— Не мог я, понимаете, — смущенно оправдывается Рогов. — Разве можно было спокойно спать в такое время?

Галина первой вбегает в аппаратную и бросается к экрану осциллографа.

— Очень важно было засечь точное время, — торопливо поясняет Рогов. — Не упустить этого мгновения.

— Конечно же все это очень важно, Сережа, — спокойно соглашается Костров, хотя он и недоволен чрезмерной нервозностью Рогова. — Только вам незачем было так волноваться. Вы же знаете, что наша аппаратура «не прозевает» и зафиксирует все точнее нас с вами.

— Это верно, Алексей Дмитриевич, — смущенно переминается с ноги на ногу Рогов. — Но ведь то аппаратура, а это надо собственными глазами увидеть…

Конечно, нужно было бы увидеть такое событие собственными глазами. Костров и так уже досадует на себя за то, что пропустил такой момент, но Рогову не следовало напоминать ему об этом.

— Значит, победа, Алексей Дмитриевич! — радостно восклицает Галина, крепко, по-мужски, пожимая руку Кострова.

Алексей и сам готов торжествовать победу и от радости расцеловать Галину и Сергея, но он сдерживает себя и замечает слишком уж рассудительно, как кажется Галине:

— Рано еще торжествовать. Необходимо прежде проверить все еще раз, чтобы не повторить ошибку Басова. Убедительно вас прошу: пока никому ни слова об этом.

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

Весь следующий день группа Кострова занимается сверкой осциллограмм, уточнением показаний хронометра.

Без устали работают и электронные машины Галины. Лишь к исходу дня удается закончить работу. Установлено, что космическая радиопередача на волне двадцать один сантиметр велась в апреле шестьсот девяносто шесть часов пятьдесят минут. Затем она прекратилась из-за помех. Неожиданно возобновилась в июне на той же волне и продолжалась семьсот двадцать часов тридцать минут двадцать секунд. В начале июля произошел переход на волну двадцать сантиметров. Эта передача велась триста шестьдесят часов пятнадцать минут десять секунд, то есть ровно половину того времени, в течение которого длилась передача на волне двадцать один сантиметр.

— Это дает нам основание предположить, — заключает Костров, проверив расчеты, произведенные Галиной и Роговым, — что в июне на волне двадцать один сантиметр передавались два одинаковых знака подряд, а в июле на волне двадцать сантиметров — только один. Весьма возможно также, что количество переданных нам знаков придется удвоить, допустив, что в первом случае передавались четыре, а во втором — два знака подряд.

— Как же мы это уточним? — недоумевает Рогов.

— Время и терпение нам в этом помогут, — убежденно заявляет Костров.

Галина поясняет:

— Все будет зависеть от паузы. Если она продлится столько же, сколько и передача на волне двадцать сантиметров, значит, не останется никаких сомнений, что мы на верном пути. Решит это и ваш вопрос, Сережа!

— Ну конечно же! Как же я сам не догадался? В случае совпадения длительности паузы с передачей на волне двадцать сантиметров будет ведь очевидным, что переданы нам две единицы и один ноль. В общем, все ясно, только вот ждать чертовски трудно..

— Что поделаешь, — вздыхает Галина.

Ждать, конечно, не легко всем, а Алексею Кострову, может быть, еще труднее, чем другим. Но он делает вид, что у него терпения достаточно. Обманутый этим внешним спокойствием Кострова, Сергей Рогов даже завидует ему:

— Вот это выдержка!

— Что значит — выдержка? Просто верит Алексей Дмитриевич в нашу победу, вот и спокоен, — строго замечает Галина.

— А я что же, не верю разве?

— Зачем же тогда так нервничать?

— А я, если хотите знать, не верю в ваше с Алексеем Дмитриевичем спокойствие, — упрямо мотает головой Сергей. — Не можете вы быть такими спокойными, когда вот-вот все должно либо подтвердиться, либо рухнуть. А если бы вы в самом деле не волновались, я бы уважать вас перестал…

— Ах, Сережа, Сережа, — невольно улыбается Галина, — и как же это вы могли подумать, что мы не волнуемся?

Конечно же волнуются все. Галине и Алексею, однако, легче скрыть нетерпение, так как они не просто ждут конца паузы в космической передаче, но и работают. Они изучают результаты наблюдений за Фоцисом, произведенные Костровым еще в Бюраканской астрофизической обсерватории.

— Я ведь не случайно обратил внимание на эту звезду, — объясняет Алексей. — Видите, профиль линий ее излучений был и тогда таким же. Но в то время у меня не было такой аппаратуры, как сейчас. Выделить эти сигналы из общего потока космических радиоизлучений, стоило мне в то время невероятного труда. И все-таки я как-то сразу поверил в эту звезду и уже не оставлял ее без внимания.